Давно что-то меня тут не было, но вот выползу, напишу, может кому и понравиться даже
Сказ (Он же РазведОтчёт) Поведую Вам, братья мои, про ристания наши знатные, на полигоне губернии самарской, что в рамках открытия времени ратного состоялись.
Битвы в тот день состоялись промеж дружинами конников заморских и басурманов узкооких. Дружина наша поставлена была полком потаённым, что за спинами вражеским куралесил, да смуту и раздор в рядах их сеял.
Двинулась дружина наша до басурманов, места их потаённые выведать да смуту внести. Наказано нам было выведать место стояния столпа дальносвязного да попрать его, дабы дружинам своим подмогу сделати, а супостатам помеху великую чинить.
Пройдя чащобами зелёными, менее версты, вышли к тракту езжему, да переход его замыслили, но спутало нас летадло опищаленое, без разборов пламенью в нас пыхавшее. Да супостаты в чащобе сквозь тракт засевшие, пищалями своими досаждавшие, також составили помеху изрядную. Сокрывшись в овраге, ошуйную углядели пруссов дружину, по вдоль тракта идущую, поле брани да холмину, наречённую в честь швыдкоявства заморского, брать. Пособив нам с басурманами в чащобах, пруссы далее двинулись, дружина ж наша одесную пошла, по вдоль тракта, на холм взобратись замысливши. О только ж на холму поджидали нас басурманы ускоглазые, пуляти в нас начавше. Мы ж, в строевы порядки выстроившись, да пищали поднявши, теснить вражин начали, да способом, "квакухой" именуемым, погнали их, чем победу одержавши, да учиивши им побои да огорчения. Опосля того холм занявши, за что одтавши двоих, Равиля-свет-Радиковича, да дружинника его, Ленсом, в честь копья заморского, наречённым, порешили овражину пересеч, да в зелёных кущах дождаться возвращения их из забытия мертвенного. По пути пару супостатов узревши, преостерёг я побратимов своих, проходя до оврага, настороже быть.
Овражину перешли потаённо, блюдя окрест. На пригорок взобравшись,очутились мы в кущах. Окружье заняв, принялись запасённые в сумах кушанья исти, да дружинников наших дожидатись. Как истёк срок данный, по дальносказу весть получили, что живы они сызнова, да до нас стопы свои ведут.
Обождав их, путь свой потаённо через кущи да чащёбы проложили, дабы вражинам на глаза не попасти, да замыслов своих утаити. В полпути до кромки поля ристалищного порешили позрити с места лепого, да писарям воеводы главного передати, что басурманы удумали, где воевода ихний засадны полки держит, да прочия знания, одним нам известныя. Князь наш, с боярами ратными до кромки чащи выйти, да в трубу зрительную погляети, да разузнати всякое. Мы ж промеж тем, поотдаль залегши, глашатому нашему дальносказному слова княжекие сказывали, коие он далее, чрез воздух далее до воеводы пересылал. Позривши да дух переведя, далее двинулись, да меня с нашим стрельцом потайным, вельми целким, далее заслали, путь оглядети, да место тайное для обозревания порядков басурманских зело пригодное сыскати. До кущей добравшись, что на кромке чащи стояти, затаилися там, да порядки босурманские обозревати пренелися. Да увидали тропу, по коей супостаты до погосту ходят, на коем оне из мертвых подымаются. Да тропы многие увидали, по коим восставшие пешцы вражьи на бой идут. Да и многие ещё места. Да только ж столпа среди них как не бывало. Холм, швыткоснедью наречённый узрели, да как там дружины наши пешцев конных от супостатов его охраняют храбро вельми, да как они там бой держат, да как ворог вверх по склонам корабкается. Досказали о сём князю, он же своим глашатаем до воеводы доставил, дабы воинам нашим сподручнее на холмине было. Позревши, обождали дружину нашу, да пошли дале, к кромке, дабы обойти места нескрытныя, да со спины вророгу зайти, да сим смуту и робость в рядах его посеяти, да ту громадину, за коей посланы были, очами узрети да онучами изломати. Дошли до кромки той, где чащи полями сменяются, да бугор от взгляда чужого хоронит. Бегом поля перешли, по земле стелилися от взора ненашего, да к тракту вышли, да через него в чащобу другую и прыгнули.
Тут и услыхали мы звуки шабаша басурманского, коий нежить их творит, дабы снова в строй ратный встать. Прошли мы в чащу далее, да встали, обозрить окрест, тропы разведать, да на шабаш поглядеть хоть глазком одним. Тут князю я челобитную и подал, что коли уж я промеж всех самый близкий к шабашу стался, то стало быть мне сию мерзость и зреть. Князь на сие добро дал, наказал тише травы быть, да живым вернутися. Сам же, покуда я обернусь, со стрельцом нашим умелым подались ошую из кустов выглянуть, да выглядеть столп тот окаянный, который изломати нам надобно.
Потайно да к земле припавши, аки мышь серая, до краю отвесного, под коим шабашу место было, я добратися. Да листва молодая, зело густая, разглядети не дала в точности, окромеж гласы их, что слыхать было, да ноги видати, пляс ведущие. Когда ж я возвернутися, князь дружину округ себя выстроити, да порешити, опосля совета недолгого, чтоб нам одесную идти, тихо да низко, дабы басурманов не растревожити раньше сроку, и устроити засаду на тракте далее, на вражин, с погоста в бой идучих. Покуда чащей шли, густо зело, сучки под ногами хрумкали, да листы шуршали, через что услыхал нас отряд супостатский. Да дружиной нашей многие сраженья бок-о-бок пройдены. Пальнули мы из пищалей наших в азиатов, да ноги навострили, дабы поперёд не встречаться с ними там же, да чтоб следы замести, а мож и на смуту в рядах их дела наши списати. Дале, чащей пройдя, да к каменьям выйдя, что в ложбине поблизь тракта, привал порешили делать, снедь доети, да членам нашим усталым покоя трохи дати. Тутож недуг губерни самарской настиг дружинников наших, да так пошло низом из них, токмо в кусты успети юркнуть. Пердохнув, гузла отерев, да на солнышке понежившись, дале путь свой держали на гору чрез тракт, где засаду бусурманам учинити хотели. Токмо остановиться пришлось, ибо пешец басурманский по тракту путь дрежал. Хотел его дружинник наш, НеИм наречённый, напав из кущь придорожных, люто бити, да обратно, на погост гнати. Токмо отказался басурман смерти своей признавати, через что пришлось князю самолично пищаль брати, через что бусурманим сызнова мёртвым сказался. Опосля на гору вскарабкавшись, выжидати решили. Только когда ж пальнуть по вражинам надобно было, пищаль моя отказала - внутре ея жгут оборвался. Порешил я нежитью перекинуться, да пройти через поле брани в ставку нашу воеводову, где пищаль поправить, да снова в бой кинуться. Дорога длинная, а сказывать нечего, вплоть до самой ставки воеводовой.
Там-то и скумекал я, что огреху поправити на месте мог, строя ратного не покидая, да задним умом все крепки. Пришлось сбиратися, да идити холм, швыткоснедью прозванный, от недругов обороняти, ища случая со своей дружиной воссоединитися, да далее плечём к плечу строй держати. По сём в повозку винтокрылую усевшись, понёсся я к подвигам ратным.
Подле холма, вылезя из чрева ея, полез ввысь, готовый подвигами дружину нашу прославить. Вылезя же наверх, узрел беспорядок великий, в рядах наших царивший. Да не зря ж на то, что слаб был дух боевой у ратников, и этим духом холм они держали, из-за околицы ворогов не пущая. Через это решил я, время настало для снаряда секретного, бонбой рекомого, должного пособить удержать место сие, да в бодрость ратников привести. Зайцем прыгнул поперёд рядов наших, да прикопал две штуки в места, коие супостат занимать опервыми будет, опосля отошёл назад, да перед девицами красоваться начал смекалкой да прытостью. Токо ж пошёл басурманин на нас, числом преогромным, поряков не держа. Здесь-то я и принялся жать кнопки заветныя, на что огнём закладки мои отозвались, учиняя врагу урон великий, да изрядное число пешцев через это в нежить перекинулвись путь до шабаша держали.
Токмо несчесть азиатов было, чем учинили они на нас напор великий, и пришлось мне, дабы не получить со спины удара подлого, в засаде схорониться, смекалкой да ловкостью блеснуть, обойдя их ранее ошуйно. Замыслил с кручи лихо да ловко спуститься, да токмо скатился на гузле, покоробив его малость, опосля засев за камнем, из пищали супостата язвил, через что ушли они на обратно, изрядно лиха от мя натерпевшися. Прошмыгнул я далее, по бок избы, где ещё пешцы вражьи сидели, да и начал постреливать по ним, в окна, откуда они свои морды пёсьи казали. Попал иль нет, о том они не сказывали, да только бранили и лаялись люто.
Изводил я их там преизрядно, да пуля шальная в спину укусила, да и сызнова в нежить оборотившись, побрёл я к поляне, где меня винтокрыл поднял и в ставке у воеводы на земь опустил. Да не долго мне было мёртвым бытьи, ибо писарь воеводов всех встречал, да обратно поворачивал, потому как дошла весть, что друга дружина, в доиски отправленая, нашла столп тот, да повалила на земь, и ратники наши токмо за благославением на бой теперича в ставку ходят, не сидючи там вовсе. Узрел я тут дружинников своих, коие в другу витокрылину прыгали, поспешал к ним, да и понесла она нас дружно обратно.
Вылезши, забрались мы сызнова на холм, где князя нашего увидали, духом да смелостью своей всех на повиг подымавшего, дабы не пужались бойцы наши - покуда наше знамя над хоромами в деревне висит-развивается, не проиграна битва, да и что басурмане не осилят повалить его на земь. Поведал я князю, что есть у меня в суме ещё бонба одна, на случай такой припасённая, благославил он меня хоромы заложить ею, ежели супостат прокрадётся, помер бы он там смерьтю лютою, да чтоб его кусочки только к завтрему на землю вернулись. Упредил я ратников, оборону державших, что ящеркой скользну к хоромам, да и чтоб оборонили они меня от басурманов. Весть эту воины приняли радостно,да и пальнули из пищалей в басурманов, а я уж у хором был, двум ратникам в оконце передал бонбу, да шмыгул обратно. Но не осилил ворог до хором дойти, кончилось время светлое, кончилась битва победою нашей. Возвернулись мы в ставку. Воевода всех отблагодарил, победе возрадовавшись, да по домам отпустил, отдыхать да раны лечить.
Но перед этим пир закатили, победу праздновать. Князь наш песни про подвиги пел, а мы подпевали. Пиво да мёд рекой текли... Вот и былине конец.
Сказ сей Финистом писан, да Десятником правлен.
Сказ
Давно что-то меня тут не было, но вот выползу, напишу, может кому и понравиться даже
Сказ (Он же РазведОтчёт)
Сказ (Он же РазведОтчёт)